— Иншалла, — внезапно повторил он.

Я решила действовать на опережение. Иногда лучшее средство защиты — это нападение. Или повезет, или голова с плеч. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Правда, я понятия не имею, что это такое, но так все говорят…

— О, великий эмир, могу ли я, недостойная, обратиться к вам с маленькой просьбой?

— Непременно, — расцвел в очередной «улыбке» араб, — сделаю все что в моих силах для прекрасной Жасмин.

— Пожалуйста, не убивайте наших раненых. Я врач. И просто не могу этого позволить. Простите за дерзость, о великий эмир, о большем не могу и мечтать.

— Нет греха на слепом, и нет греха на хромом, и нет греха на больном. Кто подчинится Аллаху и Посланнику Его, тот попадет в Райские сады, где текут молочные реки. А кто отвернется от Бога, того Он подвергнет мучительным страданиям.

Я несколько секунд честно пыталась переварить довольно странную фразу, но потом сообразила что это просто кривой перевод очередной цитаты из Корана. Эх, знать бы еще какое смысловое значение она имеет? В священных текстах ведь как: не важно, что произносится, важно, как это интерпретируется. Целый сонм толкователей на этом поприще немалую денежку имел, и, наверное, до сих пор имеет.

— У нас иная вера, великий эмир, но Бог тот же самый. Всевышний один, просто верят в него по-разному.

— Каждому — свое, — внезапно блеснул мудростью араб, и глаза его стали жесткими и колючими, — чтобы Аллах простил тебе грехи, которые были прежде и которые будут впоследствии, чтобы Он довел до конца Свою милость к тебе и провел тебя прямым путем, ты должна принять его в свое сердце. Иного пути нет.

Я почувствовала, как подкатывают слезы. Ну почему все командиры любых мастей и расцветок такие бесчувственные сухари? Как мне докричаться до этого отродья Сатаны, прикрывающегося цитатами из Корана?

— Я — врач и давала клятву Гиппократа. Я не могу позволить вам убивать раненых. Если для этого мне нужно принять ислам, я согласна. Аллах ничем не хуже Иисуса.

— О прекрасный цветок Жасмин, твое решение твердо? Не лицемеришь ли ты передо мной? Не пытаешься ли произнести именно те слова, которые мне будет приятно услышать? Ты очень легко можешь обвести меня вокруг пальца, но ты ни за что не сможешь обмануть Его.

— Да не собираюсь я никого обманывать, великий эмир. Аллаху — акбар, и все такое…

Араб озадачился. Араб был в задумчивости. Великое изумление было написано на его мудром челе, испещренном глубокими морщинами. Определенно еще никто так быстро не соглашался принять веру после мимолетного предложения.

А мне что? Я вообще — агностик. Иными словами, всегда открыта для любых предложений. Выучить несколько молитв на непонятном языке и дважды в день постоять пару минут на коврике? Да без проблем! От меня не убудет. Лишь бы этот урод оставил нас в покое и отпустил подобру-поздорову.

— Ну хорошо, душа моя, мы еще вернемся к этому разговору позже. А сейчас я от всего сердца прошу тебя заняться своим долгом. Спасай жизни людей. Нет более достойного деяния, чем облегчать страдания окружающих. Ты даже можешь не делать различия между своими и моими людьми. Лечи всех! А если понадобится помощь, ты не стесняйся. Кто стучится в дверь — тому открывают.

Я вновь почувствовала комок в горле.

— Спасибо вам, о великий эмир.

Шейх сделал какой-то непонятный знак своим людям, и телохранители расступились. Я была свободна. Все еще находясь под впечатлением от разговора, приняла решение — нужно немедленно осмотреть раненых. И своих, и чужих. Это значит, мне понадобятся помощники. Возвращаться к шейху? Нет уж, увольте. От Василя проку мало. Придется мобилизовать кого-то из наемников. Вопрос — кого? Тут и голову ломать не нужно — того, кто умеет говорить на эсперанто. Хотя бы чуть-чуть…

Я сделала несколько шагов к ближайшей группе и громко спросила:

— Эсперанто?

Бандиты покачали головой.

— Интерлингва? English?

Молчат. Качают головами.

— Кто из вас говорит на эсперанто? Покажите мне такого.

В ответ ни звука.

Ладно, поищем еще.

Я обошла почти весь лагерь, когда один смуглый наемник внезапно откликнулся:

— Моя все понимать. Моя плохо говорить.

Я несколько секунд пристально смотрела на боевика, пытаясь угадать национальность. Не преуспела.

— Как тебя зовут?

— Ашвани, госпожа.

— Ты — индус?

— Да, госпожа.

— Санскрит? Хинди? Бенгали?

— Хинди, госпожа.

— Черт, тогда действительно лучше на английском.

— Да, госпожа.

— Я врач. Буду лечить раненых. Мне нужен помощник. Приказ эмира.

Неправда, конечно, но пусть шейх простит меня за этот маленький обман. Да и не пойдет этот недалекий проверять мои слова к Самому. Зассыт.

— Да, госпожа. Приказывайте, госпожа.

— Идем со мной, мне нужно провести осмотр и оказать первую помощь. Держи чемодан.

Раненых оказалось намного больше, чем я думала. Уже через пятнадцать минут я поняла, что от Ашвани толку, как от козла молока. Поэтому решила рискнуть и велела тому немедленно разыскать моего помощника Василя среди пленных. Это, конечно, уже сверх наглость, и о моем самоуправстве наверняка доложили шейху. Но мне к тому времени уже было наплевать.

Охрана долго не хотела отпускать пленника под честное слово от какой-то стремной бабы, которую никто даже толком не понимал. Переводчик из Ашвани оказался еще хуже, чем ассистент полевого хирурга. Бормотал невнятно, да пальцами на меня указывал. Вот и весь перевод. Послал Аллах помощничка, мать его за ногу.

Вдвоем вроде бы убедили охрану, пленника нам выдали в целости и сохранности. Следующим шагом я нацелилась на скорую. В конце концов машина оборудована всем необходимым, значит, по праву принадлежит врачу. Кто бы там на нее не зарился, глотку перегрызу, но не отдам. Это мой инструмент! Такой же, как скальпель, тонометр или шприц.

На этот раз переговоры затянулись, сменилось несколько начальников разного уровня, но все-таки вопрос решился без обращения к эмиру.

Забрала скорую, осмотрела — все в порядке. Ничего не разграбили. Ничего не поломали. Перегнала сама, хотя водитель из меня — так себе. Ни одна тварь не подошла помочь. Только стояли и глазели, как я, путая газ с тормозом и громко сигналя, рывками пытаюсь ехать по лагерю.

С лекарствами и перевязочным материалом вопрос решила кардинально — вскрыла пару резервных контейнеров с медпрепаратами. Охрана, окончательно убедившаяся в моей полной невменяемости и откровенной наглости, даже чинить препятствия не стала.

Вспомнила о Стивене. Спрашиваю у Василя:

— А Стив где? Тоже среди пленников?

— Он ушел, — отвечает.

— Куда ушел? — не поняла я.

— Когда на нас напали, он забрал свой автомат, гаркнул на меня, чтобы я немедленно в окоп бежал, а сам куда-то ушел.

— Что ты несешь? Куда он мог уйти? В пустыню? И как он мог уйти, если на ногах не держится?

— А я почем знаю? — разозлился Василь, — Что вы на меня кричите, Лидия Андреевна? Сперва Стив накричал, потом вы…

— Автомат, говоришь, забрал? — уточнила я.

— И дополнительные магазины к нему.

Час от часу не легче.

— Он же никуда не дойдет. Да ему вообще самостоятельно передвигаться нельзя.

— Я пытался сказать, — оправдывался Василий, — даже слушать не стал.

В этот момент вижу, прямо мимо нас тащат очередного бедолагу. У меня аж сердце екнуло. Стопа почти оторвана, висит на сухожилиях, по песку телепается. Кровь хлещет потоком. Бедолага в сознании, от крика заходится. А его носильщикам до фени, даже артерии перехватить жгутом не догадались. Вот же дикари, честное слово.

Крышняк у меня снесло начисто. Подлетаю, да как гаркну на идиотов по-русски:

— А ну, положите больного на землю!

Те с перепугу его вообще уронили. А кто не испугается разъяренной кошки?

Ну и вы меня поймите, действовать нужно незамедлительно, у страдальца крови на пару минут жизни осталось. Короче говоря, выхватываю у Ашвани чемоданчик, не глядя достаю жгут и перетягиваю бедро.